Укрощение «строптивых» управляющих

Два с половиной года назад закон РБ «Об экономической несостоятельности и банкротстве» белорусские специалисты в один голос называли прогрессивным и соответствующим мировым нормам. К этому дню через процедуру банкротства прошли тысячи предприятий. Самые безнадежные были ликвидированы, на других была начата санация, давшая надежду на возвращение к жизни. И хотя те же специалисты признавали, что количество предприятий, попавших под процедуру банкротства, ничтожно мало по сравнению с масштабами экономических бед, жизнеспособность самого закона не вызывала сомнений. Теперь выясняется, что он нуждается в существенной корректировке, и уже подготовлен проект указа о внесении в него революционных изменений. С чем это связано, какие последствия могут иметь для страны предусмотренные нововведения? Об этом — разговор спецкора «ВБ» Елены Трибулевой с председателем Белорусского общественного объединения специалистов по антикризисному управлению Галиной Дребезовой.

Галина Владимировна, так все-таки что должно было произойти за эти два с половиной года, чтобы заговорили о необходимости кардинального изменения закона?

Как специалист, занимающийся проблемой банкротства не один год, могу подтвердить: закон этот действительно прогрессивный и в существенной корректировке не нуждается. На наш взгляд, он даже прогрессивнее российского, потому что в российском есть некоторые лазейки для желающих избежать ответственности за преднамеренное доведение до банкротства. Причина в другом. Нынешний закон в прямом смысле «отодвигает» бюрократию от ее собственности на период процедуры банкротства. Антикризисных управляющих назначает не «вертикаль», а хозяйственный суд по рекомендации кредиторов (по госпредприятиям — департамент по санации и банкротству), и только назначивший орган вправе контролировать деятельность управляющего. А это уже создает прецедент, потому что управляющие могут не подчиниться требованиям местной власти, если они идут вразрез с интересами предприятия, переживающего процедуру банкротства. Мой пример — тому подтверждение. Как писала «Вечерка», летом этого года Березовский райисполком обращался в областной хозяйственный суд с просьбой отстранить меня от должности управляющего Березовским комбинатом силикатных изделий, хотя его санация считается одной из самых успешных в стране. Реальная моя вина состояла в том, что я, спасая предприятие, не выполнила требование местных властей и не стала перечислять деньги на субботник, в помощь колхозу и так далее. Суд это ходатайство отклонил, сейчас нам позволяют нормально работать. Но таких примеров по стране — множество. По нашей информации, в этом году на стол президента легла не одна докладная записка с жалобами на «строптивость» антикризисных управляющих, где мы представлены едва ли не врагами народа. В итоге и родилось решение скорректировать закон «в интересах государства».

Но знаете, что в этой ситуации самое парадоксальное? Проект указа о внесении изменений в закон подготовлен, однако в обсуждении его принимает участие кто угодно, но только не антикризисные управляющие, знающие реальное положение дел в стране. Когда мы по своим каналам получили проект этого указа и направили в Администрацию президента свои предложения и замечания, поднялся переполох по той причине, что где-то произошла утечка информации. Даже судьи в областном хозяйственном суде не получили проекта этого указа. Так для кого он готовится? Кому с ним работать? Между тем, отсутствие всенародного обсуждения и приводит к тому, что законы у нас меняются так часто, как нигде в мире. Поверьте, пройдет год — и в новый закон о банкротстве опять придется вносить поправки и изменения. Потому что в том виде, в котором предлагается сейчас, он может нанести огромный вред экономической безопасности страны.

Какие положения обновленного закона Вы, как специалист, хотели бы оспорить?

Например, положение об уплате предприятиями-банкротами текущих платежей с прибыли. Сейчас мы освобождены от уплаты текущих налогов, за исключением соцстраха, и это правильно, потому что у переживающего период санации предприятия не может быть прибыли — все деньги, которые оно получает, оно должно пустить на погашение кредиторской задолженности. Если такие предприятия, вынуждены будут, как это полагается, платить из прибыли налоги на недвижимость и на выбросы в окружающую среду (а это огромные суммы с учетом применения поправочных коэффициентов, загнавших оценочную стоимость основных фондов на немыслимую высоту, и несоответствия природоохранным нормам и правилам предприятий, построенных, как Березовский КСИ, около 50 лет назад), то это приведет к невозможности погашения задолженности перед кредиторами, что делает бессмысленным саму процедуру банкротства.

Второй момент касается «загруженности» антикризисных управляющих. Нас давно обвиняют, что мы получаем слишком большие вознаграждения, если ведем одновременно 5-6 дел. Предполагается, что управляющий должен вести только одно дело, кроме того, ему запрещается заниматься любой другой деятельностью, кроме управления предприятием-банкротом. Но это вообще нонсенс. Управляющих в стране катастрофически не хватает. По данным отчетов, на 1 июля этого года в процедуре банкротства было 1124 дела, и на них приходилось всего-навсего 104 управляющих. Почему так мало? Во-первых, для этого мало пройти специальную подготовку и иметь высшее юридическое иди экономическое образование. Нужно еще иметь особое чутье, если хотите — талант, а это дано не каждому. Во-вторых, нынче эта профессия не считается экономически выгодным делом. После того, как государство «урезало» размер вознаграждения для антикризисных управляющих, этот бизнес перестал быть привлекательным. В нем остались те люди, которые работают не из-за денег, а ради будущего страны и будущего своих детей, как ни высокопарно это звучит.

Теперь об обвинении, что мы ведем 5-6 дел одновременно. Недавно наши коллеги из высшего хозяйственного суда и Министерства юстиции были в Германии, смотрели работу тамошних антикризисных управляющих. Так вот, там управляющий может одновременно вести 300 дел, и никто не говорит, что это много. Главное — результат. Что толку, что на Березовском КСИ директор сидел с утра до вечера и никакой другой деятельностью не занимался? Я не бываю там каждый день, но предприятие нормально работает, мы понемногу погашаем задолженность перед кредиторами, как то предусмотрено планом санации, там прекрасный коллектив, и у нас полное взаимопонимание. Если сейчас завод выпускает 9 тысяч кубометров продукции, а раньше в самые благополучные времена — 4,5 тысячи — так какой руководитель для предприятия и для государства важнее?

Попытка «планирования» числа предприятий-банкротов и управляющих «под них», приведет лишь к тому, что процедура банкротства в стране будет вообще приостановлена. А это, с учетом нынешнего состояния дел, повлечет самые печальные последствия и для экономики страны, и для ее граждан. Они ощущаются уже сейчас. У меня, как и у моих коллег, в производстве немало дел, так называемых «пустышек», когда невозможно отыскать должника. Один из примеров — предприятие «Мегатерм», занимавшееся то ли торговлей, то ли деревообработкой — трудно сказать точно, потому что документы по этому предприятию отсутствуют, а директор скрывается. Между тем, за семь лет существования предприятия на нем работало множество людей. Когда придет время оформлять пенсию, у них возникнут проблемы с начислением стажа, потому что каких-либо документов, подтверждающих что они там работали и предприятие делало соответствующие отчисления в соцстрах, нет. Таких примеров более чем достаточно, и избежать их можно лишь через цивилизованное банкротство. Ведь закон о банкротстве был принят у нас еще в начале 90-х годов, но он не работал. И вот результат отсутствия работы этого закона сегодня ощущают на себе люди.

Ваши оппоненты говорят, что приостановление процедуры банкротства позволит государству «сделать передышку» и разобраться, почему это явление приобрело такие масштабы. Вы же выступаете «против» только потому, что вам это грозит потерей работы.

На самом деле под процедуру банкротства попадает ничтожно малое число предприятий, фактически уже являющихся банкротами, а несвоевременно начатая процедура не дает возможности ни вернуть долги должника государству и кредиторам, ни оздоровить экономику предприятия. Приостановление процедуры банкротства тоже выгодно в первую очередь лишь для тех руководителей, которые пытаются уйти от ответственности. Сегодня мы можем утверждать, что не менее 50% предприятий, находящихся в процедуре банкротства, доведены до банкротства преднамеренно. Особенно это актуально для акционерных предприятий, созданных на базе государственных. Самый яркий пример — АО «Пищевик» в Ганцевичах, где государство владеет 20% акций. Если товар отпускается по цене ниже себестоимости, по отчетности невозможно понять, куда подевались миллионы долларов, и заключаются сделки, заведомо убыточные для предприятия — это именно преднамеренное доведение до банкротства, и никак иначе. или взять тот же Березовский КСИ. Представьте ситуацию: предприятие глубоко убыточно, рентабельность составляет 41% со знаком «минус», и в то же время предыдущий директор комбината принимает решение о строительстве квартиры, которая выделяется 42-му по очереди. Таких примеров множество, и в нескольких случаях против руководителей предприятий, попавших под процедуру банкротства, уже возбуждены уголовные дела. В таком свете намерение властей доверить процедуру банкротства руководителям предприятий, уже показавшим, на что они способны, — полный абсурд.

На самом деле мы не боимся конкуренции и тем более — остаться без работы. Все антикризисные управляющие — люди самодостаточные. Все мы пришли сюда, имея за плечами определенный опыт и профессию. И поверьте, никто из нас не пропадет. Если нынешние управляющие покинут этот участок и займутся своим бизнесом, зарабатывать они будут гораздо больше. В Минске наших коллег уже буквально разрывают на части, приглашая в качестве доверительных управляющих. И мы без работы точно не останемся…

Елена Трибулева, «Вечерний Брест» октябрь 2003 г.